– Поднимите, – лениво велит эмир, – и снимите с неё доспехи. За ними невозможно разглядеть её фигуры. Может, их женщины не так хорошо сложены, как о них говорят.

Несколькими резкими движениями молчаливые стражники сдёргивают с меня доспехи. От грубых движений рвётся и рукав просторной рубахи, сейчас мокрой от пота и прилипшей к телу. Стражники бросают доспехи на войлок и туда же летит оторванный рукав под одобрительные громкие возгласы кочевников.

– Поверните её спиной. У нас принято оценивать хорошую кобылу сзади.

Слова эмира тонут в громком хохоте. Советники, предводители улусов и военачальники оглушительно ржут, хлопая себя ладонями по ляжкам.

– На самом деле белая шлюха, – смакует свои слова эмир, – а то по грязному окровавленному лицу было непонятно, какого цвета твоя кожа.

Симбир отличается от числа своих военачальников. Эмир достаточно молод, ему едва ли около сорока. Он из тех, кого называют тонкокостным. Узкие плечи и длинные руки, худое лицо. Может, он не столь силён физически, как тот же Отхон-бай, но его глаза и тонкие губы выдают противника иного рода. Не зря именно ему удалось объединить под своим началом семь враждующих улусов. С одного взгляда становится понятно, что ему по вкусу жестокие удовольствия – такой будет, не отрывая взгляда, смотреть на то, как его жертву разрезают на лоскуты и смаковать при этом свой ужин.

Эмир хочет сказать что-то ещё, но в кибитку входит ещё один миркхи́ец.

– Эмир, к вам просится жена.

– Какая? Их у меня четверо.

– Оюна, мой господин.

– Скажи, что я приму её позже.

За пределами кибитки слышится высокий недовольный женский голос. И эмир, вздохнув, кивает:

– Нет, всё же запусти её сюда.

Миркхиец отходит назад и отдёргивает полог, впуская женщину. Она семенит коротенькими ножками к трону, бросая на меня взгляды, полные ненависти.

– Что тебе, мать моих сыновей?

– Убей ведьму немедля. Она угрожала твоим сыновьям. Говорила о злых духах, что может напустить на них.

– Вот как? И когда же она успела это сделать? Стража?

– У входа в вашу кибитку, эмир, – подаёт голос один из стражников.

– О, на твоём пороге… И она ещё жива? – возмущению Оюны нет предела.

– Я непременно разделаюсь с ней так, как посчитаю нужным. А теперь ступай, Оюна. Я приду к тебе вечером.

На лице женщины расплывается улыбка, и она, торжествующе взглянув на меня, спешит прочь. Эмир причмокивает губами и морщится от досады.

– Чем больше жён, тем больше проблем. Я даже рад, что небеса избавили меня от пятой, – тычет он в мою сторону пальцем, – от тебя было бы ещё больше раздора. Гораздо проще иметь рабынь. Итак, скажи, где ваш правитель? Он позорно бежал из города, оставив его на попечение шлюхи?

– Нет. Ему перегрызла глотку пантера. Та самая, голову которой пинали в пыли твои дети.

– Мальчишки. Что с них взять. У каждого возраста свои причуды и предпочтения.

Сальный взгляд, не таясь, гулял по моей фигуре.

– А что с остальным населением? Куда делись все женщины и дети?

– Спроси об этом у своих шаманов. Я была слишком занята обороной города, чтобы следить за наседками и их выводком.

– Не стоит дерзить мне. Твоего города больше нет, как и твоего величия. Сейчас ты стоишь передо мной и моими людьми. Просто ещё одна девка из тысяч других. Только и всего. По моему приказу тебя могут кинуть на забаву воинам моего улуса. А после того как каждый из них отдерёт тебя вволю, тебя закатают в сырой войлок и оставят сушиться на солнце. Но… ты можешь избежать этой участи. Если ты как следует порадуешь сейчас меня и моих людей, займёшь место среди моих рабынь. Станцуй для нас.

Миркхийцы довольно осклабились. Кто-то затренькал на трёхструнке. Противное «дзынь» било по ушам. Я стояла не шелохнувшись.

– Танцуй, – нетерпеливо хлопнул в ладоши эмир, сев на горе подушек, – танцуй же!

Голос его исполнился угрозы, колкой и холодной.

– Эй вы… Кажется, что нашей гостье кое-что мешает. Разденьте её.

Приказ исполнился немедленно. Ткань, разрываемая сильными руками, жалобно затрещала. Обнажённое тело покрылось мурашками от прикосновения лёгкого дуновения воздуха. Трёхструнка продолжала назойливо выводить какую-то мелодию. Я стояла без движения, едва сдерживая порыв прикрыться руками от мерзких, липких взглядов, цепляющихся за кожу.

– Я научу тебя быть покорной и стремиться как можно быстрее угодить господину.

Эмир потянулся, доставая из вороха подушек кнут, и замахнулся. Свист – и кончик кнута хлопает около моих ступней с одной стороны. Ещё один взмах – и он подбирается чуть ближе. Вновь свист кнута в воздухе и хлыст опускается на ногу, рассекая кожу ниже колена. Я непроизвольно дёрнулась вбок от боли, но больше не сделала ни одного движения. Эмир, прищурившись, вновь размахивается и опускает руку, глядя мне за спину.

– О мой дорогой друг!.. Присаживайся. Посмотришь, как будет плясать под кнутом белая Верксалийская шлюха.

В ответ ему доносится лишь молчание.

– Нет? Не желаешь насладиться представлением? Твоё право. Подойди, не стой так далеко… С тобой расплатились, как полагается?

– Не со мной. С моими людьми.

Голос звучит приглушённо, но кажется смутно знакомым. Он проникает внутрь меня, вызывая ураган эмоций. Не может этого быть! Он умер. Несколько лет назад…

Вошедший мужчина останавливается по правую руку от меня. И поневоле я перевожу на него взгляд. «Бессмертный». Лицо скрыто маской, мускулистое тело обнажено до пояса. Только кожаная перевязь для клинков перекинута через плечо.

– Со мной ты ещё не расплатился.

– Хорошо, мой друг. Назови свою цену и я уплачу тебе, как мы договаривались. Сколько золота ты хочешь?

– Немного, – мужчина снимает с лица маску, поворачиваясь ко мне лицом, – в качестве уплаты за свою службу я хочу забрать белую шлюху Веркса́ла с золотыми волосами.

Тяжёлый взгляд направлен прямо мне в лицо. Я смотрю в ответ и не могу поверить своим глазам. Хочется, чтобы увиденное оказалось правдой и… лишь наваждением, игрой утомлённого сознания. Потому что рядом со мной стоит Инса́р – один из лучших «Бесмертных», мой телохранитель и любимая игрушка, подаренная отцом в далёком прошлом. Просто мой. Как было когда-то давным-давно. Тогда его взгляд сулил наслаждение и светился любовью. Сейчас – он кипит яростью и кажется, что в меня летят брызги раскалённого, расплавленного золота, прожигающие кожу до мяса. Один миг – и меня отбрасывает в прошлое, на много лет назад. Жаркое лето… Пыльные улицы невольничего рынка…

– Артемия, не глазей по сторонам так жадно, словно ты впервые на невольничем рынке. И не показывай пальцем! – недовольно одёргивает меня учитель.